В основе сюжета пьесы, написанной еще в XVI веке, лежит, по мнению профессора, кредитная история. Герой, обремененный долгами, решил жениться на богатой девушке и попросил помощи у венецианского купца Антонио. Тот одолжил деньги у ростовщика Шейлока при условии, что кредитор получит право вырезать фунт мяса из тела купца, если он вовремя не погасит долг.
Джинакоплос увидел параллель с нынешней ситуацией, когда опасность таится в закредитованных активах.
Перечитывание в 1997 году «Венецианского купца» помогло йельскому профессору задуматься об обеспеченности кредитов, пишет деловая газета. «Я подумал, что это был знак богов, что я на правильном пути», — рассказал Джинакоплос. Второе подобное знамение случилось в 1998 году после падения хедж-фонда Long-Term Capital Management, в котором Джинакоплос был партнером.
В итоге в университетском издании от 2000 года Джинакоплос предложил теорию: по его мнению, банки устанавливают слишком низкие коэффициенты, давая в долг больше, чем имеют в качестве обеспечения. Большие объемы кредитных средств позволяют взвинчивать цены на рекордные уровни.
Так как эти цены намного выше, чем те, что имели бы смысл для инвесторов с меньшим объемом кредитных денег, это нарушает идею «эффективного рынка». Однако если встряска в виде негативной новости снижает уверенность инвесторов, банки поднимают коэффициенты, заставляя закредитованных оптимистов продавать.
Это вызывает нисходящую спираль, в которой падение цен и удорожание кредитного обеспечения усиливают друг друга. В итоге банки могут просто задушить экономику, слишком осторожно кредитуя при любых обстоятельствах.
Впрочем, сюжет «Венецианского купца» можно трактовать и по-другому: например, как жесткую конкурентную борьбу между «взаимодавцами». Купец Антонио, как следует из пьесы, сам периодически выступает в роли кредитора, однако, по словам ростовщика Шейлока, «взаймы дает он деньги без процентов, и курса рост в Венеции снижает».
Таким образом, Шейлок, взыскивая с незадачливого купца фунт мяса, стремится устранить конкурента.
Проступают в средневековой пьесе и другие черты, которые объективно повышают интерес к ней в нынешние кризисные времена. Шейлок настаивает на фунте мяса в качестве залога не случайно – это, судя по его словам, единственное «недвижимое» имущество должника. «Антонио — человек состоятельный, однако капитал его весь в надеждах, — рассуждает он. — У него одно судно плывет в Триполи, другое в Индию; кроме того, на Риальто я слыхал, что третье у него сейчас в Мексике, четвертое в Англии и остальные суда тоже разбросаны по всему свету.
Но ведь корабли — это только доски, а моряки — только люди; а ведь есть и земляные крысы и водяные крысы, и сухопутные воры и водяные воры, то есть пираты; а, кроме того, — опасности от воды, ветра и скал». Ростовщик, кстати сказать, демонстрирует здесь куда более высокий уровень риск-менеджмента, чем многие нынешние банкиры: его оценки кредитоспособности заемщика оказываются верными, все корабли Антонио идут ко дну или становятся жертвой пиратов.
Впрочем, далеко не все аналитики согласны с мнением Джинакоплоса о том, что пророком экономических кризисов эпохи развитого капитализма стал именно Уильям Шекспир. Многие экономисты считают, что для описания нынешнего кризиса и поведения игроков рынка до и после его начала больше подходит пьеса Александра Островского «Бешеные деньги».
Дешевые и доступные кредитные средства, привлекаемые банками на рынках капитала в докризисный период, вполне подходили под определение «бешеных денег», которые, по замечанию героя пьесы, «легко приходят, легко уходят и не знают бюджета». Другие наблюдатели вспоминают роман Федора Достоевского «Игрок» — по их мнению, банки, принимавшие на себя избыточные риски, вполне можно было сравнить с людьми, увлеченными азартной игрой и не понимающими всей опасности своего поведения.
Драматургия после Шекспира
